Я слышу трепет маховых крыльев за своим плечом
Я давно не кидала ничего ролевого. А это - да, немного спойлеров, впрочем отрывок был на моем тумблере - отрывок истории о Ханне и Хойте, волшебнице и маггле, истории о девушке - драконологе и дерзком цыгане. И это, наверное, одна из самых моих волшебных пар. Марина, возвращайся, их пора писать дальше
Обрывки солнечного лета, огненных людей, любви в словахHannah's diares:
"- Иногда я начинаю думать, что я не человек даже, а словно какое - то мифологическое создание, потому у человека таких имен да наречий быть не может. Куда бы я ни пошла, в какой бы стране не оказалась - у местных всегда найдется пара - тройка новых слов, которыми бы они меня назвали. Была и Крылатая, и Лето в бокале, потому что я напомнила одному дедушке с хорватской пристани о романе Брэдберри, и кажется еще был Июль - жаркий, томный, горячий и полный искреннего шепота, срывающегося с губ в полутьме. Не скажу, что мне нравятся все мои прозвища, однако есть и такие, за которые я что угодно отдам, лишь бы меня просто так еще раз назвали. Так в Испании, в городе Фигерос меня кличут Галой - чистый восторг и эйфория, в Мексике меня называют агавой, а выжившие потомки индейцев - дочерью луны и ветра. И пусть длинно звучит, и для уха европейца непривычно совсем, но я как вспоминаю, так меня дрожь пробирает, и я начинаю думать: а правда ли во мне есть все эти персонажи, которыми меня нарекают? Как бы хотелось в это верить, если уж совсем - совсем по правде, потому что когда я где - нибудь одна остаюсь, то начинаю думать, что я пустой, никчемный, никому не нужный человек, потому мне и прозвища такие дают... Нереальные"
"- Здравствуй, цыган, - я подхожу со спины, и какое - то время просто любуюсь молодым мужчиной, от кожи которого пахнет гвоздикой, чабрецом, порой встречающимся мне на каменистых тропах и сухим красным вином. Я не слукавлю ни секунды, когда скажу, что я готова тихо лечь и умереть рядом с ним, потому что обычная близость так опьянять просто не может. Ложусь, глубоко вдыхаю, нащупываю затылком мелкие камешки, и слышу этот такой хрипловатый, очень искренний смешок, после которого всегда, я знаю, следует улыбка: - Здравствуй, девушка - Солнце, - у меня каждый раз после этих слов пропадает способность думать и говорить"
"- А папа зовет меня шалфеем. Он говорит - если съесть семена шалфея, то сможешь видеть волшебный народ. А ты волшебница, поэтому ты будешь шалфеем, моя пряно - терпкая любимая дочка. И как после таких слов не захотеть сорваться однажды, и не навестить Индию, куда родители в последнее время так часто ездят? Не даром там и папин брат - Али - живет, все изготавливая свои ковры и свято веря, что однажды они ему принесут успех. И все же нет, покой моя душа в крае хинди, красочных богов - слонов и волшебных сари не обретет, увы"
<...>
06 января 1955 года; 22 года
" - Я всю жизнь путешествую. Я даже не в Англии родилась, потому что маму со страшной силой потянуло путешествовать по Индии, а папа возражать не стал - это, видит Мерлин, у меня от них, потому что я такая же в прямом смысле слова ненормальная у них выросла. А как я подросла - окрепла немного, так меня перевезли в Лондон уже, но я никогда не чувствовала себя англичанкой, я была, есть и буду человеком вне рамок, границ и культур. Во мне живет и поет весь мир, я не знаю, как можно жить на одном месте, я не знаю, как жить в одной стране, и радоваться этому. Птица мира - сказала как - то мама, и я с ней согласилась: перемену мест люблю и боготворю, а вот любимых людей не меняю, и не изменяю - вот тут я моногамна как никто другой, пожалуй. И сейчас, снова, как всегда, я в дороге - пишу эти строчки где - то на границе Австрии и Италии, чтобы уже через день прибыть в Румынию, потому что надо работать. А потом... потом да, я снова отправлюсь в путь, зов которого навечно в моем сердце: - Дорога никогда не кончается, Гала..., - сказал мне как - то старик - испанец, от которого неудержимо пахло ромом, и который заплетал такие косички, что у меня перехватывало дух, и играла дикая, неудержимая зависть. Да, я ему верю - Дорога никогда не кончается"
<...>
Глава первая.Индия
цитата:
Там пахнет сандалом, и можно ходить босиком.
Другие созвездья сплетают небесный навес.
Там все улыбаются, будто ты с каждым знаком.
И каждая улица кажется лавкой чудес
Это конечно, верх беззрассудства, на шестом месяце беременности отправиться путешествовать, да еще в такие страны, где мягко говоря беременным непросто. Однако что Моника, что Данстан всегда были исключительно легкими на подъем, и слегка ненормальными, вот так и получилось, что девятый месяц беременности и роды малышки Ханны пришлись на индийский период путешествия пары. К слову сказать, рождение девочки пришлось на январь, это было солнце, это было тепло и безоблачное ярко - голубое небо в окне магического госпиталя, в январе Индия воистину благословенный край. Что до сих пор помнит Ханна - это метка - "бинди" у ассистирующей медсестры на лбу, и запах цветов в открытое окно, а еще мамину улыбку во все лицо. Данстан снял небольшой дом с закрытым садом, чтобы было где растить девочку, а сам пропадал то в индийском Министерстве Магии, так как связываться с английским, и докладывать там работающему другу о рождении новой подданой Британской короны удобнее всего было с помощью местного органа управления, то писал статьи в индийские научные журналы о магических растениях или вирусах. Индия в первые два года осталась в памяти Ханны ярким пятном, волшебной музыкой, маминой флейтой над колыбелью, ласковым ветром, качающим ее игрушки над колыбелью. А первым животным, которое увидела девочка, была обезьянка, которую к ее матери принесла одна ее делийская знакомая - и с радостью схватив животное за хвост, Ханна и не предполагала, насколько острые зубы будут у такого милого с виду животного. Впрочем, это был всего лишь первый звоночек для родителей, что с дочерью им скучать не придется - горящая и мятежная кровь, да страсть к постоянным приключениям начала играть в девочке буквально с рождения. Однако даже восточным сказкам иногда приходит конец - девочке уже было два с половиной года, когда Данстан объявил, что им нужно возвращаться в Англию: праздник не мог, и не должен был длиться бесконечно, и девочка должна была знать свою настоящую родину. Однако никто, даже родители не могли предположить, с каким трудом Ханна будет привыкать к Лондону. Это был шок, это были слезы, это были постоянные капризы: где цветы, где краски, где солнце и красота, почему вокруг туманы и дожди, почему на улицах не поют? Бедная маленькая девочка горевала по своему разрушенному, как ей казалось тогда, миру. И только когда Ханне исполнилось четыре, тоска немного притупилась, а может быть, просто задремала. Все изменилось, когда Бэширы выехали поближе к Брайтону, отдохнуть и подышать морским воздухом - и там же произошла встреча, которая затем прошила красной нитью всю жизнь девочки - Солнца. Остановившийся рядом с Брайтоном цыганский табор - с песнями, кострами и разнузданным весельем, а еще с детьми - цыганятами, что бегали по округе, и пугая местных. Всех, кроме Ханны - семилетняя девочка, такая высокая по сравнению почти со всеми своими сверстницами, и такая не англичанка, такая чужая для чопорной старушки Великобритании, такая... южная и живая, совсем как два мальчика, подбежавших к ней. Еще бы - ведь она не испугалась, не побежала прочь, она... пошла к ним навстречу.
- Привет, - она улыбнулась, темно - каштановые волосы выглядели в сумерках почти черными, а в глазах танцевали чертята, - вы кто? Мальчики опешили, а минут пять спустя тот, что был ближе - да и смелее пожалуй - ответил: - Я Яков, а это Алтаир, мой брат. Откуда ты такая, ты кто вообще? Ханна только задорно, заливисто - певучесть голоса была дарована ей Индией, никак иначе, и улыбнулась: - Меня зовут Ханна, я тут с родителями, они там, в гостинице меня ждут, завтра в Уэльс собираемся, смотреть на замки и развалины..., - и вроде бы столько слов в минуту, тут тараторить надо, а у нее что ни слово, то музыка. Но не успели они даже разговориться как следует, как к Ханне подошла старушка - хозяйка их гостиницы, у нее было доброе морщинистое лицо, в ту самую минуту буквально перекошенное гневом и злостью: - Да с кем ты общаешься только, деточка, побойся Бога! Это же цыгане, ты что - они задурят тебе голову, и будешь потом всю жизнь страдать! Ууу, песьи дети, чтоб вы провалились! - кричала старушка, за руку уводя маленькую Бэшир, да только не уберегло это Ханну от первых ростков любви к этому гордому, теплому и страстному народу. И ребята отчаянно смотрели ей вслед, пока фигурка темноволосой не скрылась из виду совсем - они успели уже ее полюбить, со всем ее внутренним огнем и любовью в каждом слове
Глава вторая.Франция
Ханне десять лет, и она уже точно знает, что когда ей исполнится одиннадцать, она отправится в Хогвартс, в девять лет у нее случился первый выброс магических сил. А пока есть время и возможности, она с родителями в провинции Шампань, пробует свое первое вино, и греется на солнце. Ей по росту можно дать все тринадцать лет, у Ханны длинные волосы, пухлые губы, потому что она их постоянно прикусывает, и нагловато - уверенный взгляд. Кажется, ей совсем закружило голову, потому что у нее желание всего одно - лечь в заросли лаванды, и лежать там долго - долго, пока хватит сил, а еще лучше до скончания мира, потому что где, как не в лавандовом поле накрывает эйфория? Пьяную вином и лавандой Ханну находит мать, она долго обнимает дочь, после чего обе женщины - девочки - подруги идут в гостиницу, где за теплым ужином и сказочником - трактирщиком наступает не менее пьяная, совершенно без сновидений, ночь. Ханна сквозь сон воспринимает французскую речь, жмурится, когда просыпается, и гадает, как ее примут будущие однокурсники, она ведь такая непохожая на всех окружающих ее детей, такая странная, нелогичная, яркая... неправильная. Ханна слишком живая для чопорной Англии, Ханна слишком яркая, чтобы быть обычным подростком - ее ждет множество проблем, люди не любят непохожих на них, начинают злиться и нервничать. Закон жанра.
- Гриффиндор? А твой папа Рейвенкло закончил, а я вообще Слизерин, веришь? Ханна верила. А еще - искренне недоумевала, как у таких людей могла родиться дочь, у которой в крови и в голове вечное пламя горело, и как только такое вообще может быть, ведь это и невозможно, и немыслимо, и еще множество не, которые только реально спросить у самой себя, и все равно не найти ни одного ответа. Ханна смотрит на себя в зеркало, и считает дни до того момента, как они отправятся в Хорватию - изучать старые части городов, лазать по скалам, и знакомиться с культурой. Пухлогубая, южная, непонятная, она в Хогвартсе чужая и пока что не видно положительной динамики, ведь дети не любят настолько ярких, не любят настолько свободных и не_родных. А Ханна и не переживает, перед ней весь мир открыт, а остальное уже мелочи.
Обрывки солнечного лета, огненных людей, любви в словахHannah's diares:
"- Иногда я начинаю думать, что я не человек даже, а словно какое - то мифологическое создание, потому у человека таких имен да наречий быть не может. Куда бы я ни пошла, в какой бы стране не оказалась - у местных всегда найдется пара - тройка новых слов, которыми бы они меня назвали. Была и Крылатая, и Лето в бокале, потому что я напомнила одному дедушке с хорватской пристани о романе Брэдберри, и кажется еще был Июль - жаркий, томный, горячий и полный искреннего шепота, срывающегося с губ в полутьме. Не скажу, что мне нравятся все мои прозвища, однако есть и такие, за которые я что угодно отдам, лишь бы меня просто так еще раз назвали. Так в Испании, в городе Фигерос меня кличут Галой - чистый восторг и эйфория, в Мексике меня называют агавой, а выжившие потомки индейцев - дочерью луны и ветра. И пусть длинно звучит, и для уха европейца непривычно совсем, но я как вспоминаю, так меня дрожь пробирает, и я начинаю думать: а правда ли во мне есть все эти персонажи, которыми меня нарекают? Как бы хотелось в это верить, если уж совсем - совсем по правде, потому что когда я где - нибудь одна остаюсь, то начинаю думать, что я пустой, никчемный, никому не нужный человек, потому мне и прозвища такие дают... Нереальные"
"- Здравствуй, цыган, - я подхожу со спины, и какое - то время просто любуюсь молодым мужчиной, от кожи которого пахнет гвоздикой, чабрецом, порой встречающимся мне на каменистых тропах и сухим красным вином. Я не слукавлю ни секунды, когда скажу, что я готова тихо лечь и умереть рядом с ним, потому что обычная близость так опьянять просто не может. Ложусь, глубоко вдыхаю, нащупываю затылком мелкие камешки, и слышу этот такой хрипловатый, очень искренний смешок, после которого всегда, я знаю, следует улыбка: - Здравствуй, девушка - Солнце, - у меня каждый раз после этих слов пропадает способность думать и говорить"
"- А папа зовет меня шалфеем. Он говорит - если съесть семена шалфея, то сможешь видеть волшебный народ. А ты волшебница, поэтому ты будешь шалфеем, моя пряно - терпкая любимая дочка. И как после таких слов не захотеть сорваться однажды, и не навестить Индию, куда родители в последнее время так часто ездят? Не даром там и папин брат - Али - живет, все изготавливая свои ковры и свято веря, что однажды они ему принесут успех. И все же нет, покой моя душа в крае хинди, красочных богов - слонов и волшебных сари не обретет, увы"
<...>
06 января 1955 года; 22 года
" - Я всю жизнь путешествую. Я даже не в Англии родилась, потому что маму со страшной силой потянуло путешествовать по Индии, а папа возражать не стал - это, видит Мерлин, у меня от них, потому что я такая же в прямом смысле слова ненормальная у них выросла. А как я подросла - окрепла немного, так меня перевезли в Лондон уже, но я никогда не чувствовала себя англичанкой, я была, есть и буду человеком вне рамок, границ и культур. Во мне живет и поет весь мир, я не знаю, как можно жить на одном месте, я не знаю, как жить в одной стране, и радоваться этому. Птица мира - сказала как - то мама, и я с ней согласилась: перемену мест люблю и боготворю, а вот любимых людей не меняю, и не изменяю - вот тут я моногамна как никто другой, пожалуй. И сейчас, снова, как всегда, я в дороге - пишу эти строчки где - то на границе Австрии и Италии, чтобы уже через день прибыть в Румынию, потому что надо работать. А потом... потом да, я снова отправлюсь в путь, зов которого навечно в моем сердце: - Дорога никогда не кончается, Гала..., - сказал мне как - то старик - испанец, от которого неудержимо пахло ромом, и который заплетал такие косички, что у меня перехватывало дух, и играла дикая, неудержимая зависть. Да, я ему верю - Дорога никогда не кончается"
<...>
Глава первая.Индия
цитата:
Там пахнет сандалом, и можно ходить босиком.
Другие созвездья сплетают небесный навес.
Там все улыбаются, будто ты с каждым знаком.
И каждая улица кажется лавкой чудес
Это конечно, верх беззрассудства, на шестом месяце беременности отправиться путешествовать, да еще в такие страны, где мягко говоря беременным непросто. Однако что Моника, что Данстан всегда были исключительно легкими на подъем, и слегка ненормальными, вот так и получилось, что девятый месяц беременности и роды малышки Ханны пришлись на индийский период путешествия пары. К слову сказать, рождение девочки пришлось на январь, это было солнце, это было тепло и безоблачное ярко - голубое небо в окне магического госпиталя, в январе Индия воистину благословенный край. Что до сих пор помнит Ханна - это метка - "бинди" у ассистирующей медсестры на лбу, и запах цветов в открытое окно, а еще мамину улыбку во все лицо. Данстан снял небольшой дом с закрытым садом, чтобы было где растить девочку, а сам пропадал то в индийском Министерстве Магии, так как связываться с английским, и докладывать там работающему другу о рождении новой подданой Британской короны удобнее всего было с помощью местного органа управления, то писал статьи в индийские научные журналы о магических растениях или вирусах. Индия в первые два года осталась в памяти Ханны ярким пятном, волшебной музыкой, маминой флейтой над колыбелью, ласковым ветром, качающим ее игрушки над колыбелью. А первым животным, которое увидела девочка, была обезьянка, которую к ее матери принесла одна ее делийская знакомая - и с радостью схватив животное за хвост, Ханна и не предполагала, насколько острые зубы будут у такого милого с виду животного. Впрочем, это был всего лишь первый звоночек для родителей, что с дочерью им скучать не придется - горящая и мятежная кровь, да страсть к постоянным приключениям начала играть в девочке буквально с рождения. Однако даже восточным сказкам иногда приходит конец - девочке уже было два с половиной года, когда Данстан объявил, что им нужно возвращаться в Англию: праздник не мог, и не должен был длиться бесконечно, и девочка должна была знать свою настоящую родину. Однако никто, даже родители не могли предположить, с каким трудом Ханна будет привыкать к Лондону. Это был шок, это были слезы, это были постоянные капризы: где цветы, где краски, где солнце и красота, почему вокруг туманы и дожди, почему на улицах не поют? Бедная маленькая девочка горевала по своему разрушенному, как ей казалось тогда, миру. И только когда Ханне исполнилось четыре, тоска немного притупилась, а может быть, просто задремала. Все изменилось, когда Бэширы выехали поближе к Брайтону, отдохнуть и подышать морским воздухом - и там же произошла встреча, которая затем прошила красной нитью всю жизнь девочки - Солнца. Остановившийся рядом с Брайтоном цыганский табор - с песнями, кострами и разнузданным весельем, а еще с детьми - цыганятами, что бегали по округе, и пугая местных. Всех, кроме Ханны - семилетняя девочка, такая высокая по сравнению почти со всеми своими сверстницами, и такая не англичанка, такая чужая для чопорной старушки Великобритании, такая... южная и живая, совсем как два мальчика, подбежавших к ней. Еще бы - ведь она не испугалась, не побежала прочь, она... пошла к ним навстречу.
- Привет, - она улыбнулась, темно - каштановые волосы выглядели в сумерках почти черными, а в глазах танцевали чертята, - вы кто? Мальчики опешили, а минут пять спустя тот, что был ближе - да и смелее пожалуй - ответил: - Я Яков, а это Алтаир, мой брат. Откуда ты такая, ты кто вообще? Ханна только задорно, заливисто - певучесть голоса была дарована ей Индией, никак иначе, и улыбнулась: - Меня зовут Ханна, я тут с родителями, они там, в гостинице меня ждут, завтра в Уэльс собираемся, смотреть на замки и развалины..., - и вроде бы столько слов в минуту, тут тараторить надо, а у нее что ни слово, то музыка. Но не успели они даже разговориться как следует, как к Ханне подошла старушка - хозяйка их гостиницы, у нее было доброе морщинистое лицо, в ту самую минуту буквально перекошенное гневом и злостью: - Да с кем ты общаешься только, деточка, побойся Бога! Это же цыгане, ты что - они задурят тебе голову, и будешь потом всю жизнь страдать! Ууу, песьи дети, чтоб вы провалились! - кричала старушка, за руку уводя маленькую Бэшир, да только не уберегло это Ханну от первых ростков любви к этому гордому, теплому и страстному народу. И ребята отчаянно смотрели ей вслед, пока фигурка темноволосой не скрылась из виду совсем - они успели уже ее полюбить, со всем ее внутренним огнем и любовью в каждом слове
Глава вторая.Франция
Ханне десять лет, и она уже точно знает, что когда ей исполнится одиннадцать, она отправится в Хогвартс, в девять лет у нее случился первый выброс магических сил. А пока есть время и возможности, она с родителями в провинции Шампань, пробует свое первое вино, и греется на солнце. Ей по росту можно дать все тринадцать лет, у Ханны длинные волосы, пухлые губы, потому что она их постоянно прикусывает, и нагловато - уверенный взгляд. Кажется, ей совсем закружило голову, потому что у нее желание всего одно - лечь в заросли лаванды, и лежать там долго - долго, пока хватит сил, а еще лучше до скончания мира, потому что где, как не в лавандовом поле накрывает эйфория? Пьяную вином и лавандой Ханну находит мать, она долго обнимает дочь, после чего обе женщины - девочки - подруги идут в гостиницу, где за теплым ужином и сказочником - трактирщиком наступает не менее пьяная, совершенно без сновидений, ночь. Ханна сквозь сон воспринимает французскую речь, жмурится, когда просыпается, и гадает, как ее примут будущие однокурсники, она ведь такая непохожая на всех окружающих ее детей, такая странная, нелогичная, яркая... неправильная. Ханна слишком живая для чопорной Англии, Ханна слишком яркая, чтобы быть обычным подростком - ее ждет множество проблем, люди не любят непохожих на них, начинают злиться и нервничать. Закон жанра.
- Гриффиндор? А твой папа Рейвенкло закончил, а я вообще Слизерин, веришь? Ханна верила. А еще - искренне недоумевала, как у таких людей могла родиться дочь, у которой в крови и в голове вечное пламя горело, и как только такое вообще может быть, ведь это и невозможно, и немыслимо, и еще множество не, которые только реально спросить у самой себя, и все равно не найти ни одного ответа. Ханна смотрит на себя в зеркало, и считает дни до того момента, как они отправятся в Хорватию - изучать старые части городов, лазать по скалам, и знакомиться с культурой. Пухлогубая, южная, непонятная, она в Хогвартсе чужая и пока что не видно положительной динамики, ведь дети не любят настолько ярких, не любят настолько свободных и не_родных. А Ханна и не переживает, перед ней весь мир открыт, а остальное уже мелочи.
@музыка: Zaz /Carlos Almaran/ - La historia de un amor 2 /Cover/
@темы: внутри, borders line, Ролевое