Вселенная Мародеров, Бенджамин Фенвик и его сводная сестра Дейрдре Малекрит /мой персонаж/. Героев удалили, но вспоми...

вторник, 04 сентября 2012

12:42

meriotsola

Я слышу трепет маховых крыльев за своим плечом

Вселенная Мародеров, Бенджамин Фенвик и его сводная сестра Дейрдре Малекрит /мой персонаж/. Героев удалили, но вспоминаю с трепетом и нежностью. О любви брат - сестра, о крови, драконах - гиппогрифах, семье и фразе - I will keep you safe. Время войны, время когда все идет прахом, когда вокруг тысячи смертей. Март 1978 года, госпиталь Святого Мунго.
А я пойду пореву :weep3:

Когда вы это прочитаете, вы меня поймете

А теперь представь - прошло много сотен лет,
Много страшных войн, неверия и огня.
Мир еще живет - в руинах, в грязи, в стекле,
Мир теперь другой - не вздумай его менять

Дело шло к выходным, когда можно было уже спланировать поход в Хогсмид, и ненадолго отвлечься от учебы, а заодно и всех так или иначе связанных с этой самой учебой проблем. И хотя Дейрдре Малекрит за редкими исключениями вроде Травологии проблем почти не испытывала - все равно, седьмой год в Хогвартсе почти что как вердикт перед Страшным судом, имя которому тут дано в несколько более смягченной форме - выпускной, после которого уже не от преподавателей, и даже не от сокурсников - друзей вокруг, а от тебя и только от тебя будет зависеть, кем ты будешь по выпуску, и чем вообще собираешься заниматься. Только же при этом еще надо учитывать, что было бы хорошо, если бы ты уже начал обеспечивать себя сам - ну или по крайней мере облегчил жизнь родным, которые уже по полному праву могут рассчитывать на тебя как на взрослого и самостоятельного волшебника, и чтобы тебе не было стыдно за самого себя, перед тем как устраиваться работником в лавочку по продаже тех же фальшивых амулетов от сглазов, к примеру. Но и тут у девушки не было проблем - детство и юность, проводимые совместно с отцом в Румынском национальном драконьем заповеднике сделали свое дело, и оставалось совсем немного времени до того момента, пока рыжая не войдет в официальный штаб сотрудников, чему уже так радовались те, с кем она только ни перезнакомилась за минувшие годы. "Ди, приезжай!...", "Ди, без тебя все совсем не то...", "Ди, у нас новорожденный венгерской хвостороги..." - помнится, когда Нортумберленд принес ей это письмо, Малекрит даже расплакалась. Ребята не забыли вместе с письмом еще и стопку колдографий прислать, и теперь вместо того, чтобы наматывать уже на горло рейвенкловский шарф, да бежать по направлению к волшебной деревушке рыжая по несколько минут могла смотреть на один - единственный снимок, а ведь их не меньше двадцати послали - наверняка работа Изабеллы, она вообще всегда отличалась редкой любовью к документалистике, у нее даже лапы всех проживающих на территории заповедника драконов были засняты! Однако Бог наверху часто бывает таким злым шутником, что даст фору любому лепрекону, в этом можно было быть практически уверенным, ведь как иначе еще объяснить такое внезапное, и от того не менее тревожное появление отцовского патронуса. Его сокол, севший на стол Рейвенкло, открыл клюв - чтобы потом уже в голове побледневшей до мелового цвета кожи Дейрдре набатом били слова "Бен в больнице Св. Мунго. Приходи в Хогсмид" - а за руку ее держала однокурсница, потому как контроллировать себя ирландка была явно не в состоянии. Теперь уже сомнений в том, что делать дальше, не оставалось - фотографии с письмом в нагрудный карман жилета, мантия, шарф в два слоя /март в Шотландских горах сырой и промозглый/ - и по лужам, мокрому снегу да жидкой грязи буквально падать лицом вниз в мартовскую грязь, но прибежать в Хогсмид за какие - то семь минут против обычных пятнадцати. Джозеф только присвистнул, когда увидел дочь - щеки горят, волосы растрепанные, мантия и щеки в совершенно жутком сочетании весеннего чернозема и жидкой грязи. Слава Мерлину, Дорея подсказала ему пару заклинаний, а не то бы пришлось брать дочку в Мунго в таком виде, словно это не Бенджи, а ее застали Пожиратели в самый неожиданный для нее момент /не приведи Мерлин такому случиться на самом деле!/. По всему было видно, что Дейрдре едва сдерживается, чтобы не начать орать, поэтому Джозеф лишь несильно похлопал рыжую по щекам: - Ди? Дейрдре, родная моя, огонек мой, пожалуйста, послушай меня. Криками ты ничего не сделаешь, только хуже будет. Мы сейчас будем в Мунго, рядом с Бенджамином - с ним все будет хорошо, ему помогут, его вылечат, - а Малекрит уже даже говорить не могла, утыкаясь лицом в мантию отца, и как мантру повторяла про себя - "Не реветь, не реветь, ни в коем случае, нельзя". Спасибо, Мерлин, этому уже такому родному запаху подпаленной шерсти, которым почти всегда пахнет от отца, и который так практически с ходу может успокоить выбитую из колеи Дейрдре. Малекрит - старший только погладил дочь по волосам, которые теперь усилиями одного заклинания были превращены в огромный хвост из огненно - рыжих колец: - Все будет хорошо, милая. Идем, у нас мало времени, - а потом хлопок, и только запах подпаленной шерсти да всполохи живого огня еще как - то напоминали о том, что секунду назад тут еще кто - то был. И даже холодный мартовский ветер не мог до конца выветрить эти запахи и эти воспоминания из центра деревушки, не мог унести с собой память о девушке - драконе, у которой за спиной хлопали призрачные кожаные крылья, а вместе со словами изо рта вылетало живое пламя.
- Аманда? - голос Джозефа громом прорезал приемное отделение, Ди только испуганно вжалась в спину отца: невероятно, у него и здесь свои связи есть. Подскочившая к ним женщина в лимонно - желтом халате почти сразу же внушила Дейрдре странное к ней доверие: каштаново - рыжие волосы с редкими серебристыми нитями, лучистые ореховые глаза - и даже на морщинки в уголках глаз не сильно обращаешь внимание! - и веснушки на щеках, ну вот как после созерцания такого средоточия заботы и тепла не быть уверенной в том, что с Бенджи все в итоге будет в порядке? - Аманда, отведи мою дочь к Бенджамину Фенвику, мне нужно вернуться за женой. Дейрдре буквально обгоняла волшебницу - целителя, пока наконец не ворвалась подобно комете в палату, и застыла как вкопанная на пороге. Бледный, встрепанный - словно попавший под майский ливень воробей - ее родной и любимый старший брат который сейчас лежал на кровати с закрытыми глазами и перевязанной рукой совсем не был похож на того парня, к которому так привыкла рыжая. Ди только и смогла, что опуститься на колени рядом с кроватью, и накрыть своими ладонями здоровую руку Фенвика: - Ты обещал себя беречь. Ты обещал, что с тобой ничего не случится, - оливково - зеленые глаза блеснули от вновь набежавших и скопившихся слез, одна из которых упала Бенджамину на руку. Рыжая понимала, что сейчас все эти невыплаканные слезы могут трансформироваться в просто - таки немыслимый по силе гнев дракона, и лишь тихо ругнулась сквозь зубы: - Cad é an ifreann atá ní bheidh ort a shealbhú ar a gealltanais...1
В промозглом и сыром марте 1978 года запахло отчетливой уверенностью в том, что все еще на самом деле может быть хорошо.

...Я слыхал, когда враги захватили город, и в разгромах добрались до особняка, то оттуда, неприступные, словно горы, вышли пумы, львы, драконы и мантикоры, все стальные до последнего винтика
1 - Какого черта ты не держишь свои же обещания [irish]

- Уходи! Уходи, ну же, справимся как-нибудь без тебя, - один из орденцев толкает Бенджи в плечо, заставляя того пятиться назад, на ходу отражая заклинания, летящие со всех сторон. Над старым домом в одной из деревушек недалеко от Лондона, отвратительным зеленым пятном висит Черная метка. Череп, с зияющей ямой рта, из которого медленно выползает змея, вселяет слепой ужас всем, кто его видит. Сегодня Орден Феникса успел застать в старом особняке нескольких Пожирателей Смерти, убивших, наверно, ради забавы, хозяина дома. Обычный маггл-старик, сейчас он распластался на полу своей кухни с неестественно вывернутыми в суставах ногами. Кругом – рассыпанная мука, разбитые яйца и свежие ягоды малины на кафеле, раздавленные тяжелыми шагами палачей. Он, наверно, готовил праздничный пирог для своей немолодой супруги, хотел порадовать ее на годовщину свадьбы. Или, быть может, ждал в гости внуков, которые так редко его навещали, что одиночество для него стало совсем невыносимым.
Фенвик морщится от боли, злости и обиды, разъедающей его изнутри. Если бы они пришли хотя бы на пять минут раньше, возможно, старик был бы жив, и отделался лишь испугом, о котором тут же позаботился бы штаб стирателей памяти. Но они опоздали, потеряв еще одну ни в чем неповинную жизнь. Они снова опоздали. А ведь это была их Война.
- Если ты не уберешься отсюда, я облегчу Пожирателям задачу, и сам оторву тебе голову, - Боунс хватает Бенджи за предплечье здоровой руки, заставляя Фенвика хрипеть от боли, и зло смотрит ему в глаза. Светловолосый не хочет уходить, не хочет бежать, подобно трусу из этого заросшего плющом сада. Ведь там, за акациями, притаились его лютые враги, убийцы, которые должны быть наказаны. И пусть одно из их заклинаний попало Фенвику в плечо, в крошку раздробив ключицу, он не может оставить Орден сейчас. Однако у главы их сегодняшнего отряда, имеются свои представления на этот счет. Эдгар вновь оборачивается к Бенджи, готовый, видимо, насильно отправить коллегу в госпиталь, как вдруг одно из пущенных заклинаний проскальзывает в сантиметре от головы Боунса. Тот дергается, и одним взглядом дает Фенвику понять, что еще одно минутное промедление, сопровождающееся демонстрацией опеки над Беном, может привести к полному провалу операции.
Волшебник кивает, и, пожелав удачи остальным (вряд ли она им понадобится, Пожиратели уже загнаны в угол, и вот-вот готовы спасаться бегством), аппарирует в госпиталь святого Мунго. В больнице светло и чисто, пахнет травами и настойками. Появление в приемном отделении грязного, всклокоченного, перемазанного в крови мужчины, никого не шокирует; в эти темные времена люди, кажется, уже устали удивляться и горевать. Стоило Бенджи почувствовать под ногами холодный кафельный пол, и усталость наваливается на плечи металлической кольчугой, заставляя светловолосого согнуться под ее тяжестью. К волшебнику тут же подлетает молодая целительница в лимонном халате; она, и еще несколько санитаров подхватывают Фенвика под руки. В госпитале, наверно, уже весь персонал знает в лицо каждого аврора, каждого хит-визарда и члена ордена Феникса. Все они олицетворяют собой противоборство, силу и надежду на лучшее будущее.
Он просыпается уже в палате, свет от больничных ламп неприятно режет сетчатку, и Фенвик предпочитает лежать с закрытыми глазами. Здорово рукой он касается раненного плеча, туго забинтованного заботливыми целителями, оно неприятно саднит, но боль, под напором настроек из трав (привкус которых он до сих пор чувствует на языке), уже отступила. Он думает о тех, кто остался в заросшем саду, прячась за вековыми дубами, и, заклинаниями пытаясь раскроить черепа Пожирателей на сотни осколков. Ими движет, несомненно, злость. Злость и непонимание всей той жестокости, которая стала сейчас повседневным спутником любой жизни. Они хотят добраться до убийц, голыми руками вырвать им легкие, и бросить их дворовым псам. И Бенджамин входил в их число. Как жаль, что ему не удастся со всеми разделить эту маленькую победу.
Фенвик слышит чьи-то поспешные шаги, и зажмуривается сильнее, молясь, чтобы это была не мать. Только ее сейчас не хватало, опять начнутся слезы, мольбы, просьбы пообещать ей, что он никогда, никогда больше не сунется в это адово пекло. Что он останется дома, будет помогать ей печь пироги, ухаживать за последним гиппогрифом, да слушать рассказы Дейдре о драконах. Он любил свою семью, любил всем сердцем, до стона, до боли, терзающей его каждый раз, когда он был далеко. И все, что он делал – он делал только ради них. Ради матери, ради дяди, его жены и их детей; ради отчима, его брата, и ради огненной сестры. Но пообещать оставаться в стороне он не мог.
Бенджи слышит нежный голосок Ди, колокольчиком разливающийся по больничной палате, чувствует, как она теплыми пальчиками касается его руки, и распахивает глаза, поворачивая голову к сестре. Маленькая, маленькая его девочка, как же она выросла за те пару месяцев, что они не виделись. Наверно, вымахала на целый дюйм, рыжие волосы стали еще гуще, еще длиннее, и веснушек, кажется, тоже прибавилось.
- Ты, разве, не должна быть на занятиях? – пытаясь строить из себя строгого брата, хмурится Бен, сжимая пальцами ее маленькую ладонь. Признаться, он даже не помнит, какой сейчас месяц (он совсем разучился следить за временем), и лишь погода на улице рассказывает Фенвику о том, что до лета соталось еще совсем немного. Светловолосый улыбается, слыша гневные нотки в голосе Малекрит, и глядя на язычки пламени, появляющиеся в ее зеленых глаза, - Прости, сестренка, брат из меня никудышный.

боже, дай себя успокоить,
дай себя приласкать,
волосы, хочешь, разглажу или завью;
мы пойдём по белым пескам
синей-синей рекой,
хочешь, пойдём на запад, а хочешь — на юг

- Ну вот, потускнел совсем, - Дейрдре сидит в ногах у брата, и вертит в руках его медальон. Большие крылья дракона, длинный хвост и роскошные изогнутые зубы - да, дядя Гарри постарался на славу, когда творил этих красавцев для брата и сестры. И сейчас, когда вся семья сидит на веранде, можно отойти с братом в сторону, с улыбкой глядя на то, как он опускается в плетеное кресло, а потом устроиться у него в ногах, и урчать от удовольствия, когда Бенджамин перебирает ее огненные волосы. Ди попросила брата дать ей его дракона, и теперь внимательно изучает его, словно в искуссно выгравированной чешуе да когтях есть нечто, что на грядущую беду укажет. Дейрдре лезет в карман - у нее там всегда лежит волшебная щеточка для серебра, и бережными круговыми движениями начинает чистить дракона брата: - Так лучше будет, правда, - чуть запрокидывает голову, улыбается Бенджамину, и продолжает чистить. И надо же было так подгадать со временем, чтобы упавший луч закатного солнца попал прямо на уже очищенный участок кулона, и тот засиял закатным огнем в руках рыжей - даже у Дейрдре не оставалось сомнений, что дракончик сейчас шевельнет крыльями, выдохнет огненную струю да и унесется прочь, до того он выглядел живым. Ди гладит пальцем неочищенную поверхность, подносит вторую ладонь к лицу - и с удивлением чувствует на подушечках влагу: - Драконы же не плачут, - вслух говорит она, и тут же замолкает, боясь, что за эти слова брат сочтет ее слабой и хрупкой. - Не плачут, - вдруг услышала она донельзя серьезный голос Фенвика, - просто ты исключение. Ди не знает, что ему ответить, и дочищает кулон, после чего необычайно бережно, как никогда до этого, вешает дракона обратно на шею Бенджамина. Ей показалось, или дракончик, полыхающий закатным огнем, ей подмигнул? А когда застежка была застегнута, Малекрит крепко обняла брата, шепнув в ухо: - Драконы не плачут. И они хранят драгоценности. Ты - моя драгоценность, Бенджи. Ее последние слова заставили умолкнуть всю семью, и той ночью не спал никто. Дейрдре пела румынские и ирландские песни, трещал самодельный костер, а когда взошла луна, Малекрит побежала под руку с братом на озеро - нырять туда с тарзанки, чтобы обессиленой, счастливой и вымокшей до нитки под утро вернуться домой. Вот бы сейчас вернуться домой - думает рыжая, когда Фенвик открывает глаза и поворачивает к ней голову: - Пойдем домой? - вырывается у нее, и Малекрит тут же зажимает рот рукой, отмахивается еле - еле, и вновь смотрит на Бенджамина, уже не скрывая мерцающих от светильников на стенах полупрозрачных дорожек на щеках. Ей так больно и так непривычно видеть брата ТУТ, что она уже даже не скрывает слезы. А зачем? Тем более, он ее порой даже лучше ее самой понимает, и сейчас скрывать что - то от него себе дороже - он ведь так переживает за нее: - Выходные пришли, а тут патронус папин - и... и вот, - она умолкает, закусывает губу. Ты бы не отпускал ее вообще, Бенджамин, а держал бы вот так, как сейчас - крепко - крепко, сжимая ее ладонь в своей, грея холодные руки о драконью кровь. Она ведь согреет тебя, твоя Крылатая, согреет и наполнит силой, веришь? Ты только не отпускай ее, вся твоя забота, а об остальном уже Дейрдре позаботится, будь уверен. - Бенджи, март пришел, скоро снег растает, все будет хорошо, крови тоже не будет, - она болтает, а у самой на сердце такая тяжесть, что ей даже говорить трудно, потому как знает девушка, что война эта только началась, и так скоро ни один хищный зверь не наедается, а что уж тут говорить? Тут пока океаны крови пролиты не будут, не будет покоя и не будет солнца - а будет боль, слезы, и смерть вокруг: - Бенджи, ты не "никудушный брат"..., - потом рыжая зло вскидывает голову, закусывает губу, и смотрит на Фенвика в упор: - Мерлин, да за таких братьев убивать не грех, только не когда они под палочки себя подставляют, калечить дают, на смерть идут! У них только ветер в ушах свистит, да сердце огонь по венам толкает, - последние слова Дейрдре произносит уже гораздо тише и гораздо мягче, она накрывает второй рукой ладонь брата и бережно поглаживает его кожу израненными - исколотыми пальцами, уже давно не сдерживая слезы: - Я ведь сама такая же, - едва видно улыбается девушка, грустно пожимая плечами: - Вот до чего тебя довела жизнь с драконом, братишка - породнился с огнем в крови. Дейрдре кидает взгляд в окно, и холодное мартовское солнце танцует на огненных волосах, а вот на дракончике на шее у брата не отражается, и Малекрит хмурится, после чего ее лицо светлеет, совсем как тогда на летней терассе, и она бережно снимает кулон с его шеи: - Потускнел же совсем, - щеточка бережно очищает серебро, а в глазах Ди мерцает лукавый огонек, она больше не хочет слез, по крайней мере сейчас: - Судя по тому, что палата еще относительно целая, Эбигейл тут побывать еще не успела, да?
Бенджи, пойдем домой. И встретим рассвет на террасе

боже, не вспоминай о прошлом,
будущее важней,
не дрожи, не считай истёкшие дни,
я тебя никогда не брошу,
сколько бы ни минуло дней

- Домой? – смеется Фенвик, и чувствует, как тут же заныли ребра под тугими бинтами. Домой. Слово это такое теплое, такое родное, кажется, имеет свой собственный вкус, пряный, чуть кисловатый, отдающий лимонами. Вернется ли он когда-нибудь домой? Не телом, но душой. Сможет ли вновь ощутить покой близ домашнего очага, вкус матушкиной стряпни, приятное покалывание от родных ладоней, ложащихся на его затылок. Смогут ли все эти чувства вернуться? Сможет ли он стать таким, как прежде? Бенджи знает ответ на этот вопрос, - Мы скоро пойдем домой, - улыбается он, чувствуя, как щемит в груди сердце. Как сложно, как невыразимо сложно лгать маленькому дракону, смотрящему большими глазами в самую душу. Дейдре, милая, милая моя сестра, разве могу я вернуться домой? Разве смогу я чувствовать себя таким, каким был раньше? Фенвик знает, что прошлого не вернуть, что оно похоронено где-то на очередном поле битвы, завалено гниющими трупами товарищей, друзей и ни в чем не повинных магглов. Затерялось где-то и его будущее, тесно связанное с семьей и возлюбленной, оно скрыто тяжелой завесой едкого дыма от погребальных костров, и горящих домов. Война оставила Бену только настоящее, за которое ему приходится цепляться слабеющими пальцами, настолько оно зыбко и ненадежно.
- Дейдре, - с болью в голосе говорит светловолосый, замечая вдруг, как по бледным щекам сестры побежали соленые капли. Он закусывает нижнюю губу, и отворачивается к противоположной стене, лишь бы не видеть ее слез. Каждое слово рыжей ведьмы режет его острым лезвием, полосует плоть, и Фенвику впервые в жизни хочется на нее накричать, лишь бы Малекрит замолчала. Она такая маленькая, такая наивная, она все еще верит в то, что кошмар Магической войны скоро закончится, что он не поскребется костлявыми пальцами в дверь их дома. – Кровь, - тихо говорит Бенджи, и его голос гулким эхом разносится по палате. Слабо мерцают лампы, в воздухе пахнет травами и настойками, а за дверью, по узкому коридору снуют колдомедики в желтых халатах. – Кровь нам теперь не остановить. Она повсюду. Мир кровоточит. Весь мир кровоточит, Ди, - юноша резко поворачивает голову к сестре, так, что хрустят шейные позвонки, и смотрит на нее светло-голубыми глазами. Ему хочется рассказать ей о том, что он знает, о том, что успел повидать. О жестоких убийствах, о страшных потерях, о безутешных матерях и осиротевших детях. Но ему так хочется защитить сестру, защитить их всех, спрятать там, где их не найдут ни люди Темного Лорда, ни, что наиболее важно, страх и сама Смерть. Маленькая ведьма продолжает говорить своим мягким, вкрадчивым голосом, и Бен чувствует, как по телу медленно расползается жгучее тепло. Все в семье называли ее «драконом», но вряд ли они догадывались о том, что по венам Малекрит действительно бежит ртуть, а волосы представляют собой неуемные языки пламени. Ее прикосновения, слова, все несет с собой жар самой жизни, и Фенвику вдруг как будто становится легче. Страшные мысли, насквозь пропитанные кровью, уходят прочь, оставляя место лишь обреченности. Мужчина аккуратно садится на кровати, морщась от боли в руке и ребрах. В палату тут же заглядывает молоденькая целительница, нахмурившая брови при виде пациента, движение которому сейчас строго запрещены. Но Бенджи лишь устало качает головой, глядя на девушку, и та, тяжело вздыхая и качая кудрявой головой, притворяет за собой дверь палаты.
- Все так сложно, - говорит светловолосый, глядя на рейвенкловку. Ему нечего больше сказать ей, нечем оправдаться и нечем подбодрить. Слова давно закончились, от них осталась лишь горечь на пересохших губах. Девочка берет в горячие ладони тяжелый кулон, который Фенвик почти никогда не снимает с шеи, и, достав маленькую щеточку, принимает полировать дракона со всей тщательностью и бережностью. Следя за скользящими по металлу тонкими пальчиками, Бенджи вспоминает те беззаботные вечера, что они все вместе проводили в большом доме, всегда полном родных. Звонкий смех колокольчиком разлетался по округе, пахло печеными яблоками, лимонами и корицей. Мужчины коротали время за разговорами о политике, о ситуации в стране, женщины звенели фарфором на кухне, дети возились близ старого гиппогрифа, а Бен с Дейдре всегда находили свои, особые темы для разговоров на террасе.
- Ее не было, ты права, - вымученно улыбается юноша, опуская взгляд. Если бы в госпитале появилась Эбигейл, она вряд ли оставила камень на камне. – Послушай, Ди, - вдруг серьезно произносит брат, беря израненные ладони со сжатой в них щеточкой и кулоном в свои руки, - Пообещай мне сейчас, что будешь беречь себя, что бы ни случилось. Обещай мне.

- Я хочу быть как ты, Дейрдре, ууу, я лечууу! - Гризельда смеется, когда ее подхватывают сильные и тренированные руки рыжеволосой ведьмы, и она начинает кружить девочку вокруг своей оси. Разносится веселый детский смех, Малекрит смеется сама и ловит совершенно восхищенный детский взгляд, думая о том, в какое время будет учиться эта девочка, вроде бы такая маленькая, а с уже таким недетским взглядом. Как бы взрослые ни старались, как бы ни скрывали хмурые и мрачные лица - ребенка обмануть с вечными вопросами невозможно, дети те еще локаторы - сразу все чувствуют и просекают. Вот даже вчера Гризельда присела к рыжей, сидящей у камина, и бесхитростно заметила: - Ты хмуришься, у тебя какие - то проблемы? Врать было бесмысленно, но не говорить же девочке, что "ты знаешь милая, уже так близко война, и в любую минуту вся наша такая устоявшаяся жизнь может пойти кувырком" - поэтому рыжая только сослалась на то, что она обеспокоена последним седьмым годом в Хогвартсе, и вроде бы тогда она даже поверила. А сейчас, когда Дейрдре приедет домой на Пасхальные каникулы, она уже просто даже не знает, как смотреть детям в глаза: про учебу можно даже не пытаться врать, не простят. И в басни о том, что все хорошо тоже не поверят, они будут требовать правды. А правду было невозможно вынести даже взрослым, тренированным волшебникам, что вообще можно о детях говорить? В такие моменты даже не о спасении своей шкуры начинаешь думать, а о тех, кто вообще ни в чем не виноват - разве что не в то время живут, и не в том месте - но разве же это вина? Дейрдре кружит Гризельду, а когда Дорея сквозь смех просит Малекрит уже отпустить маленькую обезьянку, та вдруг без слов, "без объявления войны", крепко прижимает к себе девочку. И пожалуй, Гризельда впервые может почувствовать, как по щеке рыжей текут слезы, рыжая боится за недолговечность такого счастья, рыжая хочет, чтобы девочка никогда, никогда - никогда не знала ужасов войны. Ее это знание чертово не миновало, так пусть хоть маленьких обойдет стороной. Пожалуйста, Мерлин, слышишь? Она очень - очень тебя просит.
- Авроры, хит - визарды, целители... Большинство идут в колледжи по этим специальностям только потому, мне кажется, что им хочется быть "как все" - вот я такой защитник, пусть мной гордятся. Это глупо. Не умеешь себя защищать, а лезешь на линию огня..., - Истер в ответ только кивает, но рыжей даже не нужно слышать какие - то слова от Бимиш, потому что Дейрдре знает: ирландка ее поймет без слов. Рыжеволосая лисица, которую надежно прячут изумруды и серебро всегда была ее настоящей подругой, soulsister, за которую и для которой Малекрит была на самом деле готова на все, что только душе Истер будет угодно. Взгляд Дейрдре упирается в ее шпагу, которая сейчас прислонена к старинному зеркалу - в аудитории, в которой она тренируется, сегодня тепло и солнце светит сквозь витражные окна, и если прищуриться - то кажется, что сейчас все еще лето, и до решающего года в школе можно попробовать побыть подростком, неоперившимся юнцом, а после оборачивается к подруге: - Вернее тебя человека не сыщешь, и поэтому ты пойдешь за любимыми даже туда, где закатное солнце всегда висит над горизонтом - так много там крови. Я прошу тебя об одном - научись доверять, без доверия ты пропадешь сама и утянешь за собой тех, кого ты самой себе поклялась защищать. А я... я хочу, чтобы однажды ты просто забыла эту войну как страшный сон, проснулась в спокойном, вздохнувшем с облегчением мире. Договорились? - рыжая протягивает Истер руку, крепко жмет ее, улыбается - и берет в руки шпагу. Как еще иначе выплескивать энергию и ярость, как не в крови и отточеной ярости любимого оружия? Никак иначе, иного не дано. Дейрдре вспоминает лето и начало учебы, Дейрдре смотрит на брата, который произносит такую теплую и такую невозможную по сегодняшней жизни фразу: - Мы скоро пойдем домой, - и понимает, что настоящий дом будет чуть позже, когда их всех унесет ветер и божественные валькирии, когда кончится прежний мир и начнется новый. Дейрдре понимает, что прежнего спокойствия уже не будет, что не будет уверенности, не будет пьянящего чувства свободы и вседозволенности - понимает, и так эгоистично пытается об этом думать как можно меньше, потому что ведь тогда совсем крыша поедет, а ей еще о семье думать и по мере сил оберегать ее заодно с братом. Только брата теперь попробуй защити - он взрослый и опытный волшебник, а она пока что все еще школьница и всегда рядом с Бенджамином она быть не может даже просто в силу все еще такого юного возраста. А ей так хочется на это плюнуть, так хочется заслонить его собой - на драконе все ведь как на собаке заживает, пусть и с шрамами, но заживает ведь - и она тому ярчайший пример. - Все равно остановится, - упрямо добавляет Малекрит, встряхивая огненными волосами, кусая губы, - не сейчас, так... хоть когда - нибудь. Но остановится, я знаю, - глупые, глупые слова семнадцатилетней девчонки, которая вроде бы такая маленькая, а на самом деле уже такая взрослая волшебница, которую все драконом зовут. И ей бы добавить чуть больше серьезности в свои слова, а она всего лишь продолжает на что - то надеяться, и во что - то верить. Чертов инфантилизм.
- Обещаю..., - пальцы девушки покалывает от горячих ладоней брата, и рыжая в упор смотрит в лицо Бенджамина, вглядываясь в каждую черточку, в каждую крохотную царапину, в каждый шрам, который только уже успела нанести Фенвику война и горести вокруг. - Обещаю, - повторяет рыжая, и несильно наклонившись вперед, целует брата в щеку, после чего несильно улыбаясь, прячет улыбку, столь внезапно вспыхнувшую на ее лице: - Не знаю, говорил ли тебе папа... Когда я была маленькая, еще до того, как мы все познакомились, и даже папа тогда еще Дорею не знал, в Румынии меня опалил огнем взрослый дракон. Это моя вина, конечно..., - поспешно добавила ведьма, - драконихи вообще гораздо более нервные, чем самцы, но такого вообще никто ожидать не мог. Словом, меня доставили тут же в Мунго... и в итоге выжила, хотя как папа говорит, на меня смотреть было невозможно, я черная была. Но осталась жива, понимаешь? Папа сказал - драконья кровь потому что, всегда останусь жива. И ты тоже, - добавила Дейрдре, и с этими словами она осторожно обняла брата за шею, стараясь по возможности не причинять ему лишней боли - руки фехтовальщицы для нежностей увы, не пригодны совсем, - ты же брат дракона. А это значит, что драконья кровь тебя тоже будет хранить. Честное слово. Милая, родная, глупая Дейрдре. Тебе бы только верить во что - нибудь, чтобы окончательно не сойти с ума, тебе бы только надеяться, что все на самом деле будет именно так, а не иначе. Но ведь ты можешь и как всякий дракон распластать свои крылья над теми, кого ты любишь, и укрыть от всех невзгод, правда? Правда. И Бенджамин Фенвик наконец - то будет защищен от войны

я просила детей рисовать мне ангелов, а они рисовали глупости вместо сердца.
плюс двенадцать, а битые стекла снега еще не высохли
если есть что сказать мне подумай сто раз и выдохни
потому что слова это громко и не ко мне

@темы: внутри, Еще раз про любимых, Тяжела и неказиста жизнь РПГ - расиста, О Кеттериджах и не только, Персонажистое, заПостить, Ролевое