Я слышу трепет маховых крыльев за своим плечом
Еще никогда я не была столь сильно влюбленной в осень, как сейчас. Еще никогда я не получала такой заряд настроения, когда мне улыбается сам город, и я чувствую себя так легко, как никогда раньше.
В Москве очень красиво, уже так много столько любимых мною красок, и я наконец - то начинаю себя чувствовать словно бы на своем месте. Льет дождь, прохладно и туманно, а я в восторге - пахнет теми самыми кострами, прелыми листьями, я не могу удержаться от того, чтобы не расшвырнуть в разные стороны пару десятков облитых жидким золотом листьев перед офисом.
Мне холодно, но радостно, когда я поглубже вдыхаю осенние запахи, разлитые в воздухе, мне словно хочется жить и думать, я расцветаю, и кажется, наконец - то начинаю верить, что я способна на большее, чем я изначально думала. У меня все получится - просто главное Верить и Делать, все свои желания мы в состоянии воплотить в реальность сами.
Мама в ужасе от такой погоды, а я улыбаюсь, и чувствую себя как никогда счастливой - осталось только начать прыгать по лужам, и картинка будет полностью законченной.
Вчера замерзла так, что сводило пальцы судорогой, и думала все - сейчас замерзну, и только тот факт, что вскоре меня укроет золотисто - багряным платьем, радовал и грел.
А потом появился новый зонтик, и чай со вкусом апельсина и шоколада, и внезапный пост про войну и семью, про нахлынувшее и про бессмертное, и все как - то очень резко стало по - настоящему Хорошо.
Кажется, я нашла себе тренера, но пока ничего не буду загадывать, посмотрим.
Для интересующихся постом - он ниже. Enjoy
- Все могло кончиться еще хуже, - говорит кто - то тихо. Норвежка только чуть морщится, когда свежие порезы на скуле обрабатывают такой едучей мазью, что от нее начинают моментально слезиться глаза. Один их побери, чем эти англичане только лечатся? Ясно теперь, откуда они такие болезные все, как один.
Флер Делакур, жена Билла, смотрит на светловолосую девушку, та поднимает глаза, и их взгляды встречаются. Не нужно никаких слов, чтобы понять, о чем они обе думают. В эту темную ночь, когда она исчезла в метели, окутавшей Изумрудный Остров, в маленьком доме со скрипучими половицами и запахом ржаного хлеба с чесноком остался ее муж. Он всей душой болел за дело Ордена, но он пропускал войну мимо себя - "Нельзя рвать свою душу ради всеобщего мифического блага, сгоришь, а им всем, ВСЕМ - будет наплевать!" - а Чарли так не умела. И не хотела. И не могла.
Война забирает людей, не спрашивая. Она вообще ничего и ни у кого не спрашивает, она просто идет и забирает. Потому что она так хочет, потому что она иначе не умеет. И переучиваться она тем более не станет. Война забирает людей, потому что это чертова традиция.
Но иногда традиции меняются. А то и вовсе ломаются. Потому что кому - то начинает надоедать устоявшийся порядок вещей.
Наверное, она навсегда запомнит тот день, когда она узнала, что погибла сестра Дона, Люси. Люси - славная какая женщина. Погибла, потому что защищала тех, кто в ней нуждался, совсем как она сейчас. Что это вообще такое, Мерлин помилуй? Отличительная черта женщин семьи Тремлетт? На Донагана было тогда страшно смотреть.
- Дон, дождь идет, - Чарли выходит под проливной дождь. Как была - босая, в футболке и домашних шортиках, сбежала по ступенькам, подошла к мужу, и взяла его за безвольную ладонь. Потерянный? Опечаленный? Хуже. Он был уничтожен, растоптан, ожидая, когда за ним придет верная подруга его любимой сестры и всех тех, кто только состоял в Ордене. Примерно также выглядели жертвы дементоров: безбожно пустые, навсегда покинутые, одинокие и печальные.
Война забирает людей, не спрашивая. Потенциально ты всегда рекрут, тебя могут выдернуть даже просто из твоей же собственной постели, и это никого не будет волновать.
- 'Арли, - акцент Флер ласкает слух и лечит натянутые до предела нервы Тремлетт, - ты сказаль Дону? Норвежка мотает головой - сказать Дону, вот потеха - то! Да он по доброй воле никогда ее не отпустит, учитывая, сколько боли он уже вынес за эту войну, и что успел пережить. Чарли чуть трогает скулу - мазь все еще щиплет, но терпеть можно, и она даже осторожно открывает рот: - Не пустил бы, ты знаешь. Я написала... За'иску, - и для убедительности она показала в воздухе движение, словно она что - то пишет, - оставила у ночника. Он..., - Чарли хмурится, закусывает пересохшую губу, - плохо спит.
Так плохо спит, что она даже не может вспомнить, спит ли вообще.
- Посидишь еще немного, выпьешь крововосстанавливающее зелье, и можешь отправляться домой, - миссис Уизли непривычно бледная, но она такая молодец, держится войном, совсем как настоящая скандинавская женщина, - тебя не проводить? Доберешься сама?
- Ну конечно доберусь, - Чарли очень не хочется сопровождающих, Чарли очень не хочется пить зелье, но она знает: спорить с Молли Уизли себе дороже. Кажется, когда Чарли отбила заклинание от Флер, физическая волна отшвырнула ее в сторону, и она сильно ударилась головой. А царапины на скуле так, ерунда, эта война оставит на них на всех еще сотни и тысячи новых шрамов, и лишь единицы из них будут видны, все остальные будут спрятаны намного глубже. Чарли кивает подошедшему к жене Биллу Уизли, он говорит: - Спасибо. И нет, тут не нужны ответы, всем и так все ясно. Как всегда.
Она осторожно встает. Миссис Уизли хотела было воспротивиться, но ведь у героини этой ночи есть право на мелкие капризы, правда? Чарли осторожно встает, подходит к окну, и смотрит сквозь свечной фитиль на капли ливня за окном. Невольно вспомнилось, как много - много лет назад маленькая Лотта Нюберг точно также ждала своего отца, если он вдруг уходил в море в ночь. Она его ждала, и не засыпала, она точно также смотрела в окно, и шептала в раскрытые ставни: - Папа, вернись ко мне, слышишь, вернись, пожалуйста, папочка, мне так плохо без тебя. А потом папа слышал ее молитвы, возвращался, и нес на руках девочку в постель. Пусть говорят, что история не терпит сослагательного наклонения, но Чарли знала, чувствовала, что ее Донаган точно также стоит и ждет. Смотрит. Просит у всех известных и неизвестных ему Богов, чтобы его нареченная вернулась к нему живой и невридимой. Он знает, как жестоки скандинавские боги, но их он просит тоже, они ведь не оставят свою дочь, не оставят норвежку наедине с чужими? Не могут же они на самом деле так бесчеловечно поступить, правда?
- Я... Я пойду, - наконец выдавливает из себя норвежка, Флер было берет ее за руку, что - то хочет сказать, но Чарли только качает головой: - Так надо. Все... Хорошо, просто надо. Ночь еще властвует, и мне нужно домой. Я сообщу..., - только вот голос Чарли дрожит, и тогда Флер Делакур - Уизли крепко ее обнимает. Чарли дрожит не от холода и не от кровопотери, это же так, царапины. Чарли боится. Боится опять быть не понятой. А ведь так и будет, она знает.
Ирландия утопает в снеге, она проваливается по пояс, когда подходит к дому и видит светящуюся свечку в окне на втором этаже, вспоминая свои же собственные слова: так плохо спит, что вообще не спит.
- Деточка моя, ты цела, - старушка хлопочет вокруг Чарли, но та только молчит и немного нервно улыбается, ей нужно к Дону, сейчас же, сию минуту, и она понимающе кивает: - Сам не свой. Беги, моя милая. Чарли трет руки - она наложила новый слой заклятий на дом, теперь их не обнаружить, даже если ходить в полуметре от дома, и буквально взлетает вверх по лестнице, останавливаясь на секунду перед прикрытой дверью в спальню. Хотя что там тянуть, смысла нет. И времени, кстати, тоже. Просто потому, что его вообще никогда не бывает - время едва ли не самая гадкая материя во вселенной.
- Дон..., - выдыхает светловолосая, не в силах больше ничего сказать, ее муж сидит на полу и смотрит на дверь, а теперь на нее, сияющую в свете тускловатого настенного светильника, - ... ты опять не спал всю ночь?
Ты опять не спала всю ночь, моя любимая девочка? Папа же обещал, что он вернется.
Чарли ведь обещала, что она вернется.
Только Донаган Тремлетт не ребенок, и в чудеса он верить перестал. Равно как и в обещания того, что эта война ее не заберет.
В Москве очень красиво, уже так много столько любимых мною красок, и я наконец - то начинаю себя чувствовать словно бы на своем месте. Льет дождь, прохладно и туманно, а я в восторге - пахнет теми самыми кострами, прелыми листьями, я не могу удержаться от того, чтобы не расшвырнуть в разные стороны пару десятков облитых жидким золотом листьев перед офисом.
Мне холодно, но радостно, когда я поглубже вдыхаю осенние запахи, разлитые в воздухе, мне словно хочется жить и думать, я расцветаю, и кажется, наконец - то начинаю верить, что я способна на большее, чем я изначально думала. У меня все получится - просто главное Верить и Делать, все свои желания мы в состоянии воплотить в реальность сами.
Мама в ужасе от такой погоды, а я улыбаюсь, и чувствую себя как никогда счастливой - осталось только начать прыгать по лужам, и картинка будет полностью законченной.
Вчера замерзла так, что сводило пальцы судорогой, и думала все - сейчас замерзну, и только тот факт, что вскоре меня укроет золотисто - багряным платьем, радовал и грел.
А потом появился новый зонтик, и чай со вкусом апельсина и шоколада, и внезапный пост про войну и семью, про нахлынувшее и про бессмертное, и все как - то очень резко стало по - настоящему Хорошо.
Кажется, я нашла себе тренера, но пока ничего не буду загадывать, посмотрим.
Для интересующихся постом - он ниже. Enjoy
Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох — они успокаивают меня. /Пс. 22/
- Все могло кончиться еще хуже, - говорит кто - то тихо. Норвежка только чуть морщится, когда свежие порезы на скуле обрабатывают такой едучей мазью, что от нее начинают моментально слезиться глаза. Один их побери, чем эти англичане только лечатся? Ясно теперь, откуда они такие болезные все, как один.
Флер Делакур, жена Билла, смотрит на светловолосую девушку, та поднимает глаза, и их взгляды встречаются. Не нужно никаких слов, чтобы понять, о чем они обе думают. В эту темную ночь, когда она исчезла в метели, окутавшей Изумрудный Остров, в маленьком доме со скрипучими половицами и запахом ржаного хлеба с чесноком остался ее муж. Он всей душой болел за дело Ордена, но он пропускал войну мимо себя - "Нельзя рвать свою душу ради всеобщего мифического блага, сгоришь, а им всем, ВСЕМ - будет наплевать!" - а Чарли так не умела. И не хотела. И не могла.
Война забирает людей, не спрашивая. Она вообще ничего и ни у кого не спрашивает, она просто идет и забирает. Потому что она так хочет, потому что она иначе не умеет. И переучиваться она тем более не станет. Война забирает людей, потому что это чертова традиция.
Но иногда традиции меняются. А то и вовсе ломаются. Потому что кому - то начинает надоедать устоявшийся порядок вещей.
Наверное, она навсегда запомнит тот день, когда она узнала, что погибла сестра Дона, Люси. Люси - славная какая женщина. Погибла, потому что защищала тех, кто в ней нуждался, совсем как она сейчас. Что это вообще такое, Мерлин помилуй? Отличительная черта женщин семьи Тремлетт? На Донагана было тогда страшно смотреть.
- Дон, дождь идет, - Чарли выходит под проливной дождь. Как была - босая, в футболке и домашних шортиках, сбежала по ступенькам, подошла к мужу, и взяла его за безвольную ладонь. Потерянный? Опечаленный? Хуже. Он был уничтожен, растоптан, ожидая, когда за ним придет верная подруга его любимой сестры и всех тех, кто только состоял в Ордене. Примерно также выглядели жертвы дементоров: безбожно пустые, навсегда покинутые, одинокие и печальные.
Война забирает людей, не спрашивая. Потенциально ты всегда рекрут, тебя могут выдернуть даже просто из твоей же собственной постели, и это никого не будет волновать.
- 'Арли, - акцент Флер ласкает слух и лечит натянутые до предела нервы Тремлетт, - ты сказаль Дону? Норвежка мотает головой - сказать Дону, вот потеха - то! Да он по доброй воле никогда ее не отпустит, учитывая, сколько боли он уже вынес за эту войну, и что успел пережить. Чарли чуть трогает скулу - мазь все еще щиплет, но терпеть можно, и она даже осторожно открывает рот: - Не пустил бы, ты знаешь. Я написала... За'иску, - и для убедительности она показала в воздухе движение, словно она что - то пишет, - оставила у ночника. Он..., - Чарли хмурится, закусывает пересохшую губу, - плохо спит.
Так плохо спит, что она даже не может вспомнить, спит ли вообще.
- Посидишь еще немного, выпьешь крововосстанавливающее зелье, и можешь отправляться домой, - миссис Уизли непривычно бледная, но она такая молодец, держится войном, совсем как настоящая скандинавская женщина, - тебя не проводить? Доберешься сама?
- Ну конечно доберусь, - Чарли очень не хочется сопровождающих, Чарли очень не хочется пить зелье, но она знает: спорить с Молли Уизли себе дороже. Кажется, когда Чарли отбила заклинание от Флер, физическая волна отшвырнула ее в сторону, и она сильно ударилась головой. А царапины на скуле так, ерунда, эта война оставит на них на всех еще сотни и тысячи новых шрамов, и лишь единицы из них будут видны, все остальные будут спрятаны намного глубже. Чарли кивает подошедшему к жене Биллу Уизли, он говорит: - Спасибо. И нет, тут не нужны ответы, всем и так все ясно. Как всегда.
Она осторожно встает. Миссис Уизли хотела было воспротивиться, но ведь у героини этой ночи есть право на мелкие капризы, правда? Чарли осторожно встает, подходит к окну, и смотрит сквозь свечной фитиль на капли ливня за окном. Невольно вспомнилось, как много - много лет назад маленькая Лотта Нюберг точно также ждала своего отца, если он вдруг уходил в море в ночь. Она его ждала, и не засыпала, она точно также смотрела в окно, и шептала в раскрытые ставни: - Папа, вернись ко мне, слышишь, вернись, пожалуйста, папочка, мне так плохо без тебя. А потом папа слышал ее молитвы, возвращался, и нес на руках девочку в постель. Пусть говорят, что история не терпит сослагательного наклонения, но Чарли знала, чувствовала, что ее Донаган точно также стоит и ждет. Смотрит. Просит у всех известных и неизвестных ему Богов, чтобы его нареченная вернулась к нему живой и невридимой. Он знает, как жестоки скандинавские боги, но их он просит тоже, они ведь не оставят свою дочь, не оставят норвежку наедине с чужими? Не могут же они на самом деле так бесчеловечно поступить, правда?
- Я... Я пойду, - наконец выдавливает из себя норвежка, Флер было берет ее за руку, что - то хочет сказать, но Чарли только качает головой: - Так надо. Все... Хорошо, просто надо. Ночь еще властвует, и мне нужно домой. Я сообщу..., - только вот голос Чарли дрожит, и тогда Флер Делакур - Уизли крепко ее обнимает. Чарли дрожит не от холода и не от кровопотери, это же так, царапины. Чарли боится. Боится опять быть не понятой. А ведь так и будет, она знает.
Ирландия утопает в снеге, она проваливается по пояс, когда подходит к дому и видит светящуюся свечку в окне на втором этаже, вспоминая свои же собственные слова: так плохо спит, что вообще не спит.
- Деточка моя, ты цела, - старушка хлопочет вокруг Чарли, но та только молчит и немного нервно улыбается, ей нужно к Дону, сейчас же, сию минуту, и она понимающе кивает: - Сам не свой. Беги, моя милая. Чарли трет руки - она наложила новый слой заклятий на дом, теперь их не обнаружить, даже если ходить в полуметре от дома, и буквально взлетает вверх по лестнице, останавливаясь на секунду перед прикрытой дверью в спальню. Хотя что там тянуть, смысла нет. И времени, кстати, тоже. Просто потому, что его вообще никогда не бывает - время едва ли не самая гадкая материя во вселенной.
- Дон..., - выдыхает светловолосая, не в силах больше ничего сказать, ее муж сидит на полу и смотрит на дверь, а теперь на нее, сияющую в свете тускловатого настенного светильника, - ... ты опять не спал всю ночь?
Ты опять не спала всю ночь, моя любимая девочка? Папа же обещал, что он вернется.
Чарли ведь обещала, что она вернется.
Только Донаган Тремлетт не ребенок, и в чудеса он верить перестал. Равно как и в обещания того, что эта война ее не заберет.
и пока он светит — полынь и мёд, можжевельник, морской прибой,
нас ничто не ранит и не возьмет, не разлучит меня с тобой.
даже если кажется — все горит, и проблемы не по плечу:
нам осталось высидеть до зари, нам осталось совсем чуть-чуть.
нас ничто не ранит и не возьмет, не разлучит меня с тобой.
даже если кажется — все горит, и проблемы не по плечу:
нам осталось высидеть до зари, нам осталось совсем чуть-чуть.